Кружево - Страница 92

На следующий год у них побывала сто двадцать одна тысяча посетителей, они получили 48, 4 миллиона франков. Успех!

Но удастся ли его удержать?

На третий год в шато побывало больше ста семидесяти четырех тысяч человек, на четвертый год им удалось превзойти магическую цифру в двести пятьдесят тысяч посетителей.

Да, это был уже стабильный успех. Но по силам ли будет Максине справляться? Озабоченный Ги сказал как-то Чарльзу, когда оказался с ним один на один, что Максина сейчас напоминает ему бегущего с горы человека, которого ноги сами несут вниз, и он уже не может остановиться. Чарльз согласился и вновь повторил ту инструкцию, которую с самого начала дал секретарше Максины: мадемуазель Жанин обязана снимать с мадам графини как можно больше обязанностей. Секретарша взялась за выполнение этого указания с такой энергией, что вскоре за Максиной осталось только проведение по понедельникам еженедельных совещаний с бухгалтером имения и, тоже еженедельных, пятничных встреч в Париже с Кристиной по делам их мастерской.

Максине уже больше не приходилось допоздна засиживаться за письменным столом, разбирая горы накопившихся бумаг, а спозаранку обнаруживать на нем новые кипы писем и обращений. Теперь она могла позволить себе не вскакивать в шесть утра, но неторопливо позавтракать в постели и спуститься в кабинет к девяти; при этом все серьезные дела удавалось обычно закончить уже к обеду. К своему облегчению, Максина могла теперь гораздо больше времени проводить с детьми; вот в чем, думала она, одно из важных преимуществ того положения, когда живешь там же, где работаешь. Если день был холодный, она играла с двумя очаровательными малышами в детской, где зажигали камин. А в хороший день они все, вместе с собаками, носились по парку и развлекались на воздухе. Максина никогда не думала, что будет испытывать такое счастье просто от общения со своими детьми. Иногда, глядя на сыновей, она вдруг ощущала болезненный укор совести: появлялось чувство вины, ей начинало казаться, что она не заслуживает таких чудесных сыновей, что вообще все слишком хорошо, чтобы быть правдой. Иногда в ее мозгу вдруг проскальзывала мысль, при которой она вздрагивала от ужаса: не иначе как судьба потребует какого-нибудь страшного наказания за ее просто-таки неприличные практичность и удачливость в делах.

Отчасти вследствие того успеха, которым ознаменовалось открытие шато, «Парадиз» также постепенно приобретал все более широкую известность как фирма, спасающая старинные здания и прекрасно реконструирующая или перестраивающая их. После того как получившее большой отзвук в прессе открытие Шато де Шазалль продемонстрировало, на что способен «Парадиз», к ним потянулся непрерывный поток клиентов, и к описываемому времени Максине удалось уже весьма удачно восстановить двадцать шесть домов.

«Парадиз» перестраивал имеющие историческую ценность здания в музейные и туристские объекты, в гостиницы или же оборудовал в них квартиры для нескольких семей. Теперь в фирме работали четыре постоянных дизайнера. Максина от каждого требовала самоотдачи и напряженной работы, но она всегда стремилась и к тому, чтобы дизайнерам нравилась их работа; поэтому, когда она бывала в мастерской, оттуда часто раздавались взрывы смеха. Но прежде чем выносить что бы то ни было на суд клиента, Максина сама тщательно проверяла каждый план, каждый рисунок: никакая, даже самая ничтожная мелочь не могла ускользнуть от ее взгляда.

Максина была совершенно незаменима и еще в одном, очень важном деле. Иногда расходы на осуществление очередного проекта, которым занимался «Парадиз», бывали невелики, а иногда достигали пятидесяти миллионов франков. Максина умела прекрасно обосновать любой проект тому, кому приходилось раскошеливаться. «У тебя в таких случаях глаза горят, как у быка, когда он выскакивает на арену», — заметил как-то Чарльз.

Работа доставляла Максине удовольствие; но отчасти так происходило потому, что она никогда не знала серьезных неудач.

А потом Максина сделала то, что в глубине души хотела сделать уже давно. Сделала, прекрасно сознавая, что Чарльза ее поступок приведет в бешенство. Ей уже долгие годы не нравилась собственная грудь. После рождения сыновей она вовсе не уменьшилась, а потому Максина как-то, ничего не сказав Чарльзу, потихоньку улизнула в больницу, чтобы уменьшить размер грудей.

Максина и примерщица, которая всегда занималась ею у Диора, надеялись, что из больницы Максина выйдет с фигурой Одри Хепберн. Но, хотя груди у Максины поднялись примерно на четыре дюйма вверх, они по-прежнему оставались весьма крупными. Операция прошла крайне болезненно — такие операции вообще всегда болезненны, — и после нее у Максины под каждой грудью осталось полукружье заметных швов. Кроме того, более мелкий и неровный шов шел от основания каждой груди до соска. Швы эти были безобразны, они так никогда и не исчезли.

Чарльз был вне себя от бешенства. Ему всегда больше всего нравились именно ее груди.

— Почему, черт возьми, ты не сказала мне, что собираешься сделать?! И к тому же ты знаешь, что в операциях, которые делают под общим наркозом, всегда есть опасность!

— Потому что я думала, что ты мне не разрешишь.

— Совершенно верно! Это не твоя грудь, это наша грудь! Как бы тебе понравилось, если бы я решил отрезать себе несколько сантиметров?

Однако в целом жизнь Максины протекала интересно и успешно почти до того времени, когда ей должно было исполниться тридцать лет. Здесь произошли два события: Максина снова забеременела, а Чарльз влюбился в другую.