Кружево - Страница 19

— Я сейчас больше разговаривать не могу, — сказала Джуди, — но по воскресеньям мы с Ником свободны, и я бы очень хотела, чтобы мы встретились: тогда бы я как следует тебя и отблагодарила. Кстати, у меня для тебя кое-что есть.

Она поспешно наполнила чашки горячим шоколадом и умчалась со своим подносом. Ник молча смотрел ей вслед, и было очевидно, что голова у него идет кругом,

В воскресенье после обеда входная дверь «Шезы» распахнулась, и вместе с клубами морозного воздуха в ней появились Джуди, а за ней Ник. На Джуди был ее обычный воскресный костюм: синие, подвернутые до колен джинсы, спортивные туфли без каблуков, белые носки и куртка-матроска в горошек. Она огляделась по сторонам и обрадовалась, увидев девочек.

— Привет! — поздоровалась она, протягивая Пэйган большую красиво упакованную коробку, перевязанную белой атласной лентой. Внутри лежала пара ярко-красных длинных, до колен, вязаных носков с кожаными подошвами. Пэйган была искренне обрадована.

— Они подходят под мой красный шелковый пояс, — сказала она и стала настаивать, чтобы Кейт немедленно примерила подарок.

Максина повернулась к Джуди:

— А почему родители послали тебя сюда на языковые курсы, а не в одну из здешних школ?

— Они меня вообще никуда не посылали. Я им не сказала, что подала заявление на стипендию для поездки по обмену, потому что никогда не думала, что сумею пройти отборочный конкурс. А когда прошла и сказала, мама просто рассвирепела. Она считает, что в пятнадцать лет рано еще уезжать из дома, да и вообще она не понимала, зачем мне понадобились иностранные языки. Но наш священник убедил ее, что я должна использовать талант, дарованный мне господом. — Джуди усмехнулась. — Здесь за мной должен присматривать пастор местной лютеранской церкви. По-моему, он полагает, что я собираюсь стать миссионершей в Африке и знание французского и немецкого языков необходимо мне, чтобы разговаривать потом с язычниками в Бельгийском Конго и в Восточной Африке.

— А на самом деле ты туда поедешь? — Максина аккуратно расправила юбку своего лучшего, мандаринового цвета, платья, которое надела исключительно ради Ника.

— Нет, я поеду в Париж, — уверенно ответила Джуди.

— Одна?! И родители тебя отпустят одну?

— Они ничего не будут знать. Я им напишу после того, как приеду туда и найду работу. Иначе они могут и не разрешить, — объяснила Джуди.

Три другие девочки, пораженные, замолчали, они сами никогда не задумывались о своем будущем, никогда ничего не планировали наперед дальше следующих каникул. Все в их грядущей жизни представлялось им в принципе столь же простым и ясным, как на рисунках в детских книжках для раскрашивания, и ответственность за все, что должно было произойти в будущем, лежала не на них, а на ком-то другом. Каждую из них ожидал впереди алтарь, после которого должно было наступить вечное блаженство; в эту картинку оставалось только вставить конкретное лицо того прекрасного принца, который повел бы каждую из них к алтарю. Ученицам «Иронделли» работа Джуди представлялась чем-то невероятно настоящим по сравнению с уроками домоводства, на которых они учились резать лук, или машинописи, где после скопированного из учебника делового письма они делали припечатку: «Пожалуйста, примите уверения в моих самых искренних чувствах».

Кейт стала с интересом расспрашивать Джуди о языковых курсах.

— Да, обучение там действительно очень интенсивное, — рассказывала Джуди, — и это хорошо, потому что мне нужно за год научиться бегло говорить и по-французски, и по-немецки. Все остальные, кто там учится, тоже хотят как можно быстрее освоить язык. Они все старше меня, есть даже настоящие старики — такие, кому уже за Тридцать! В Гштад приезжают со всего мира те, кому по работе потребовалось знание еще одного языка. И они день-деньской сидят в маленьких кабинках с наушниками на голове и учат. Но по-немецки я еще говорить не могу. Наверное, мне надо не болтать слишком много с Ником, а только заниматься и заниматься немецким.

Ник с обожанием посмотрел на нее:

— У нас вообще почти не остается времени даже на разговоры. В комнаты к себе мы заходим только для того, чтобы поспать. В семь утра я уже начинаю накрывать на столы к завтраку, потом до трех дня мы без перерыва работаем в ресторане. Затем перерыв до половины седьмого вечера, и снова в ресторане до одиннадцати. Это если нет никакого банкета, или свадьбы, или чего-нибудь подобного — а то приходится и до двух часов ночи вкалывать, а вставать потом все равно к семи утра.

— Нам еще тут повезло с жильем, — сказала Джуди. — Те ученики официантов, которых взяли сюда на время из «Паласа» в Лозанне, говорят, что там они живут по пять человек в комнате под самой крышей. А в «Паласе» в Сент-Морице, мне рассказывали, временные работники вынуждены спать в подвале.

— Боже, я, кажется, начинаю считать «Иронделль» курортом, — проговорила Пэйган, которой нравились медлительность и скука школьной жизни, в отличие от Кейт, приходившей в отчаяние от царившей в школе лени и тоски на уроках.

После этой встречи Джуди стала оставлять по средам, после обеда, столик в «Шезе» для девочек, и они просиживали там по два часа с одной-единственной чашкой дорогого горячего шоколада; а по воскресеньям Ник водил всю компанию в кафе, и уж там они объедались вовсю.

Бросающаяся в глаза независимость Джуди производила большое впечатление на трех девочек, которые завидовали ее энергии, жизнестойкости, бодрости и выносливости и не отдавали себе отчета, что на самом-то деле Джуди приходится каждое утро заставлять себя собираться с силами и настраиваться на рутину и тяжкий труд предстоящего дня. Девочки неохотно, но подчинялись школьному расписанию; Джуди же устанавливала себе расписание сама и неумолимо выдерживала его. Манера Джуди говорить тоже завораживала учениц «Иронделли»: ее речь была прямой и резкой, она говорила всегда то, что думала, тогда как девочки из более привилегированных семей были приучены скрывать свои чувства и никогда не выражать открыто своих взглядов и желаний.